26.01.2014 в 13:44
Пишет +Kladbische+:Смотрит братишка на брата через прицел:
- Шёл бы ты, брат, отсюда, покуда цел.
Дура война.
Помнишь, прадед был под Сталинградом, и
Фрица давил. Как мне память его предать?
Вы нас с позиций всё утро мочили «градами»,
Просто мы все – не люди для вас, видать.
Как вы нас – быдло, и ватники колорадские?
И с самолётов по городу… Не простим.
Знаешь, я сжёг в себе, братец, все чувства братские,
Этот процесс – он как выстрел, необратим.
- Дура война.
Знаешь, брат, были б сами рады мы
Не воевать, а на реку пойти – июль!
Вы нас с позиций всё утро мочили «градами»,
И разрывало воздух от ваших пуль.
Вы нас клеймили уродами и фашистами,
Срок приговор-исполнение – полчаса…
Падают оба в траву – лапами пушистыми
Тянутся
одуванчики
в небеса.
В этой войне
каждый правым считается вроде, ну?
Если очистить от телека нечистот –
Этот и этот пошли воевать за Родину,
Значит, они не отступят – ни тот, ни тот.
Синее небо июля стрижами вышито,
Стелется трассер разорванной бахромой.
Только вернитесь живыми, вы оба, слышите?
Просто вернитесь живыми скорей домой.
Sasha Kladbische
Честно говоря, мне вообще не хотелось показывать этот стих, но один старый товарищ настоял. Поэтому я выкладываю, однако, с пояснением. Пояснения эти уже набили оскомину, но они необходимы -- чтобы не расползалась лишняя ненависть и энтропия. Эти рифмы -- из серии "накопилось за год". Иногда уже кажется, что всё, дзен, и ничто больше тебя не тронет. А потом кто-нибудь близкий "по ту сторону границы" напишет или скажет тебе что-то колючее -- и плотина прорывается. Естественно, тот (те), к кому я обращаюсь -- не целый народ, а отдельные его представители. В интернет-пространстве -- любители колких комментариев и неуместных смайликов-шуточек. В реале -- те, кому ты перестал верить и кого перестал считать "своим".
В общем, ладно. Годовщине украинских событий посвящается.
* * *
Да сбегутся все нытики, и знатоки, и критики,
У проплаченных ботов случится пускай аврал.
Я когда-то сказал, что не буду писать о политике –
Я соврал.
А ведь скоро уже будет год, без десятка дней:
Вечеринка нон-стоп, песня пламени или льда.
Правда, я бы хотел никогда не писать о ней.
Никогда.
Но сейчас напишу, чтобы точки чуть-чуть над i.
Вы читаете это, правда, друзья мои?
Или те, что со мной много лет на короткой ноге, а?
Или те, что немного попутали берега?
От политики – если еще и с приставкой «гео» –
Можно очень легко перебраться в разряд врага.
Впрочем, я не об этом:
пусть рубятся боты ратями,
Выясняя в ЖЖ, кто, куда, по каким правам.
Я и сам не сторонник говна «мы не будем братьями».
Лучше вам
Расскажу про парнишку. Детдомовского, донецкого.
Его кинули с хатой. И он после дома детского
Кое-как смог устроиться дворником. Жил затворником,
Мастерил из журнальных страничек бумажных птичек.
Ну, таких, оригами, вы знаете, журавлей.
Продавал по две гривны (аналог шести рублей).
И когда накопилось достаточно на билет,
Он оставил метлу, и уехал автобусом в Киев,
Где на площади рядом стояли – как он, такие,
Ну, искатели правды, по двадцать и тридцать лет.
На вопрос, что он делает здесь – ну и что потом,
Он сказал «Я всю жизнь свою, знаешь, живу скотом,
Я хлебнул нищеты и ментовского беспредела.
Надоело».
Или лучше про девушку. Девочку. Палец замер,
Между стуками сердца – неслышное «Отче наш».
Клик по мышке – опять обновление всех вебкамер,
Потому что на камерах – парень и брат. Она ж
Не пошла, не смогла – перемерзла вчера, а нынче
Через камеры смотрит, как над баррикадой взвинчен
Сизый воздух. И шлемов лавина черным черна.
Парень с братом в тот раз устоят – не уйдут, не сгинут.
Первый «молотов» был через месяц в лавину кинут.
Через пять будет полным ходом идти война.
Ах, простите, «АТО».
Нет, не то. Лучше так – вот вам кухня. Февраль. Столица.
И за окнами тихо. Деревья во льду звенят.
В кухне курят друзья. И черны их глаза и лица,
А в ушах их – расстрелянной сотни орущий ад.
- Хорошо, что живой.
- Два осколочных – спас рюкзак.
- Мне сломали ребро и камеру. Просто так.
- Шлем строительный был. Щит фанерный. Подгон от НАТО.
- У меня на глазах разорвала двоих граната.
В общем, лучше про март.
Я расплакался только в марте.
Вот духовные скрепы на контурной рваной карте.
Вот слова безвозвратно и страшно произнесены.
Я родился в России. Россия мое отечество.
На глазах у всего прогрессивного человечества
Отрывает кусок у несчастной моей страны.
***
Здесь чуть-чуть отступлю. Не считайте, что я вхожу в раж, но
Это важно понять!..
Хотя, впрочем, уже неважно.
Всё равно не дойдет. Просто раньше мы были с вами
Как одно: на Норд-осте, на Курске, и там, в Беслане;
От всеискренней, общей, родной, безраздельной боли –
До побед на футболе –
одно!
А теперь не боле,
чем глухое ничто. И внутри…
в общем, всё иначе.
«Поскачите, уроды!»
Поскачем. Теперь – поскачем.
«Не простим вам Донбасс, и одесской Хатыни ада!»
И не надо.
Теперь нам прощенья от вас – не надо.
Мне «замёрзни, майдаун!» закадыка прислал вчерашний.
Было страшно.
То, что это вина не Бандеры, не Джонни Деппа,
Капитана Америки, геев или госдепа,
Даже Нуланд и Байден кричали бы нам едва ли:
«Усраина? А что это?», «Сами вы Крым просрали!»
«Сучьи укры, каклы!», «Уронили херои сало!»
Или мало?
Конечно же, мало. Восток в руинах.
Виновата во всем, разумеется, Украина,
Ах, тупые хохлы, разбомбили свой дом и рады!
Ну а то, что там ездят российские танки, «грады»,
Не доказано. Скажем потом, когда будет надо.
Больше ада.
Давай. Отправляй в кураже-угаре
Казаков, и актеров, и байкеров – на сафари.
Пусть попы «Искандеры» освятят, давай же, ну же,
Дальше хуже.
* * *
Всё, что я говорю – слишком мерзко, ужасно, дико.
Я покаяться должен.
Покаюсь. А ты иди-ка
Про прощение скажешь погибшим моим друзьям,
Всем, кто после расстрела не встал из казачьих ям;
Им скажи, как без вежливой помощи «Крым ушел»,
Как «не наши ракеты» врезаются в землю с воем,
Как везли только гречку с консервами гумконвоем.
Хорошо?
Мы ответим, ответим – все будем перед ответом,
Может быть, на том свете – а может быть, и на этом,
За убитых детей, слёзы беженцев на вокзале.
(Я не жёг никого, но отвечу, раз так сказали),
Пусть поджарят в котле или вешают, как Иуду.
Только, друг бывший мой, не тебе отвечать я буду.
Я пытался понять, я пытался возненавидеть,
А теперь хочу просто тебя никогда не видеть.
Там решат наверху, кого в ад, кто допущен к раю.
Ненавидеть – не смог.
Так что попросту
Презираю.
+С.К.+
читать дальше
+ + +
Когда рискуешь каждую минуту
Згубити розум и сойти с ума,
Нас називають «банда майданутих»,
«Бендеровцы», «фашисты» и «чума».
Но может быть… Не хочешь ли узнать-ка,
(уверен, ты не знал, что это так),
Що «вуйко» означає «рідний дядько».
А мамы брат – тебе он разве враг?
Подумай, що заховане у слові!
Тогда добра настанет перевес.
Галичина – земля краси й любові,
А вовсе не «дивизия SS».
Шахтер – герой труда и работяга,
А не «донецьке бидло із совка».
И подвиг есть – і також є звитяга.
Тримай-но руку! – Вот моя рука!
Им нас не разделить. Не розлучити,
Бо ми брати. Мы братья навсегда,
Нам рядом жить – нам поруч вічно жити!
Я знаю – час настане, и тогда
В краю родном, у рідному у краю,
Перетнемо ту прокляту межу.
Героям слава! – не перекладаю.
Героям – слава. Не перевожу.
URL записиКогда рискуешь каждую минуту
Згубити розум и сойти с ума,
Нас називають «банда майданутих»,
«Бендеровцы», «фашисты» и «чума».
Но может быть… Не хочешь ли узнать-ка,
(уверен, ты не знал, что это так),
Що «вуйко» означає «рідний дядько».
А мамы брат – тебе он разве враг?
Подумай, що заховане у слові!
Тогда добра настанет перевес.
Галичина – земля краси й любові,
А вовсе не «дивизия SS».
Шахтер – герой труда и работяга,
А не «донецьке бидло із совка».
И подвиг есть – і також є звитяга.
Тримай-но руку! – Вот моя рука!
Им нас не разделить. Не розлучити,
Бо ми брати. Мы братья навсегда,
Нам рядом жить – нам поруч вічно жити!
Я знаю – час настане, и тогда
В краю родном, у рідному у краю,
Перетнемо ту прокляту межу.
Героям слава! – не перекладаю.
Героям – слава. Не перевожу.
Пишет Дегре:
читать дальшеРасскажи мне сказку о том, что я все смогу, что однажды ночью, стоя на берегу, руку твою сжимая в своей ладони, я увижу, что мир не рушится и не тонет, что не рвутся цепи, не падают якоря… Расскажи мне сказку, правды не говоря, расскажи мне сказку сильнее того, что есть… Не бывает чудес иных, кроме тех чудес, что мы сами себе напишем и создадим...
Расскажи мне, что я остался здесь не один.
(c) Кот Басё
Пишет МКБ-10:
Обратный отсчетобратный отсчет
у кошки болит, у собачки болит, у нас с тобой, брат, пройдет.
дрожит предвкушающий трек болид, и лайнер идет на взлет,
и лишь горстка пепла в моей руке. осталось подуть: лети.
застыл указательный на курке. считаю до десяти.
шалтай-болтай сидел на стене... свалился. таков закон.
сегодня я видел тебя во сне с потрепанным рюкзаком.
я смехом ли, стоном свой сон спугнул и долго углы святил.
играем: ты в прятки а я в войну. считаю до девяти.
идет вилли-винки искать того, кто в черной ночи не спит.
обратный отсчет по своей кривой докатится до восьми.
о, если б я заговор знал от пуль, я был бы грешней, чем есть.
считаю, как будто чуть сбитый пульс: семь. семь с половиной. шесть.
над Нетинебудет опять туман, у третьей звезды затор.
я все еще медлю сходить с ума. проверить боек, затвор,
откинуться навзничь, решив, что тут за все надлежит платить.
считаю, шепча, что шуты не лгут, как джентльмен, до пяти.
где, киска, ты нынче была, скажи! не шутишь, что при дворе?
мне видятся странные миражи: звук рога и лис в норе...
как будто мне мало твоих смертей, нелепый безумный бог!
охотники с гончими на хвосте! считаю до четырех.
пусть будешь хоть новым, хоть старым ты, одолженным, голубым,
я все твои, лис, подожгу хвосты, вдохну тошнотворный дым,
все девять, все тридцать, по счету лет, их сколько не береги...
иди с козырей, но когда их нет - считаю до трех, беги!
в горах мое сердце, а сам я здесь, промок и хочу в туалет.
над трассой висит водяная взвесь, обзора считай что нет.
вернешься, сперва отведу к врачу, пусть скажут, что ты не дух...
а тут я, пожалуй, что промолчу. мне страшно считать до двух.
...и вся королевская... как бишь там? не сможет тебя собрать!
ресницы дрожат? ерунда, нистагм. а, рать, вот и вспомнил. рать.
господь, не спеши возвращать Христа. мой боже, верни его!
ружье за спиной тяжелей креста.
считаю до одного.
Пишет +Kladbische+:Однажды мы будем солдатами, когда время настанет скверное.
Я еще не уверен с датами. Это глупо звучит, наверное, – тут же вон, ребятня в песочнице, солнце в небе широколицее…
Ты не думай, нет, мне не хочется, ни в окопы, ни на позиции; но ночами во сне мерещатся те убитыми, те – распятыми...
Только мы одни, вроде, держимся – ведь однажды мы будем солдатами.
Молодыми, не очень… Разными. Кто-то трусом, а кто героем, намотаем портянки грязные, рассчитаемся, встанем строем,
и от первого до десятого каждый выкрикнет свое имя.
Знай, однажды мы будем солдатами, я уверен, мы станем ими.
Мы расстанемся с играми детскими,
со дворами своими спокойными,
когда небо взорвется c треском и
вся земля запылает войнами…
И, смирившиеся с утратами, будут плакать по нам родители.
Однажды мы будем солдатами – с сигаретой в обшлаге кителя, с пневмонией, холерой, ранами,
с похоронками и жетонами, с сапогами в грязи и рваными, и с молитвами, и со стонами,
и с привычной бомбежкой утренней, с фотографией втрое сложенной, и с патроном в кармане внутреннем –
тем одним, для себя отложенным, с челюстями до боли сжатыми, с отрешенным безумным взглядом... Однажды мы будем солдатами.
Потому, что война уже рядом.
*****
Galaxy_HunterКаждый шаг-не-к-тебе - бесцельный.
Он к чему мной пройден-отмерян?..
Каждый час-не-с-тобой - похмельный.
Он не прожит мной - он потерян.
Каждый день-без-тебя - ненастный.
Рвёт мне душу разлуки демон...
Каждый вздох-без-тебя - напрасный.
Каждый миг-без-тебя - зачем он?...
Я люблю тебя так - безумно! -
Что тоскую так - страстно, дико...
Ты прости - если слишком шумно.
Ты услышь - если слишком тихо...
Лишь с-тобой орфей вдохновенный,
Без-тебя я - шёпот Вселенной....
© Galaxy_Hunter
Дана Сидерос:Дети уходят из города
Дети уходят из города
к чертовой матери.
Дети уходят из города каждый март.
Бросив дома с компьютерами, кроватями,
в ранцы закинув Диккенсов и Дюма.
Будто всегда не хватало колючек и кочек им,
дети крадутся оврагами,
прут сквозь лес,
пишут родителям письма кошмарным почерком
на промокашках, вымазанных в земле.
Пишет Виталик:
«Ваши манипуляции,
ваши амбиции, акции напоказ
можете сунуть в...
я решил податься
в вольные пастухи.
Не вернусь. Пока».
Пишет Кристина:
«Сами учитесь пакостям,
сами играйте в свой сериальный мир.
Стану гадалкой, ведьмой, буду шептать костям
тайны чужие, травы в котле томить».
Пишет Вадим:
«Сами любуйтесь закатом
с мостиков города.
Я же уйду за борт.
Буду бродячим уличным музыкантом.
Нашел учителя флейты:
играет, как бог».
Взрослые
дорожат бетонными сотами,
бредят дедлайнами, спят, считают рубли.
Дети уходят из города.
В марте.
Сотнями.
Ни одного сбежавшего
не нашли.
Аля Кудряшева (izubr), 2007
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время. Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу. Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом. Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
***
Поэма о первом снеге
Поэма о первом снеге
В Москве выпал снег. Фотками заполнилась лента.
В администрации президента
назвали слухи о снеге досужим бредом.
Председатель Совфеда
опроверг свидетельства снега и мороза:
заверил, что погода соответствует прогнозам
и осень в России остается в силе.
Депутат-одномандатник из «Единой России»
тут же предложил законопроект,
запрещающий выкладывать в интернет
фотографии граждан, домов и природы —
в интересах заботы о здоровье народа,
о детях и инвалидах.
Свернуть
Глава российского МИДа
изобразил лицом минуту молчания:
...
...
...
Однако не удержался от замечания,
что слухи о снеге распространяет кучка ябед,
полагая, что тем самым они ослабят
влияние России на мировой климат.
Но влияния у России они не отнимут,
лишь рискуют дождаться симметричного ответа.
Жаль, не пояснил, что это.
А вот глава Следственного комитета
заявил, что информацией о снеге не располагает.
И добавил: что те, кто располагают,
уже в натуре реально напрягают
и ответят за базар по понятиям братвы.
Глава департамента снегоуборки Москвы
решительно опроверг слухи о зиме.
Сказал, что паникеры не в своем уме,
ведь за окном море и лето.
На вопрос журналиста, не потому ли это,
что он с друзьями поселился в Майами,
чиновник обложил журналиста хуями,
заявив, что подобный бред комментировать не хочет —
и хватит звонить, сейчас три часа ночи.
При попытке дозвониться в Генштаб обороны
там все время бросали трубку телефона
и случайно попали по красной кнопке.
По счастью в раздаточной коробке
провода не менялись с прошлой эры.
Поэтому наши «Тополи» и «Искандеры»
так и остались на стартовом столе.
Независимый анонимный источник в Кремле
был так осторожен в прогнозах и взглядах,
так боялся сказать, что не надо,
что просто кашлял со значением.
Госнаркоконтроль признал, что ведет изучение
образцов снега при помощи микроскопа.
И при этом выясняется — опа! —
сенсация на грани фантастики:
некоторые снежинки имеют форму свастики!
Возможно, Господь экстремист.
Дмитрий Киселев, тележурналист,
ведущий программы Дмитрия Киселева
на телеканале Дмитрия Киселева
сообщил, что толщина снежного покрова
в пересчете на душу населения
вне всякого сомнения
толще всех у проклятой Америки.
Рекомендовал прекратить истерики
и не верить в пропагандистские сказки.
Демонстрировал фотки Аляски
и вызывал экспертов из зала.
Ведущая столичного телеканала
написала в своем Твиттере в углу экрана,
что говорить о снеге пока еще рано,
а надо ждать официального мнения.
Такое сегодня прочли постановление
когда шла летучка.
Ей в ответ написали «ах ты ж сучка»
в трудовой книжке на первой странице.
И уволили со всех телеканалов столицы
с треском и криком.
Политический блогер с неразборчивым ником
разразился циклом постов для топа:
находил на фотках следы фотошопа,
свидетелей ласково называл «пидарасики»,
и с помощью логики, цитат из классики
и наглядных моделек из конструктора ЛЕГО
доказывал невозможность появления снега
в нашей средней полосе.
Оппонентов сразу же обвинял в джинсе
и советовал им признаться честно.
Пожелавший остаться неизвестным
Председатель правительства Российской Федерации
сообщил журналистам, что отечественные инновации
защищают от снега улицы, дома, крыши...
Речь становилась все тише
и переходила в невнятное бормотание.
В Министерстве культуры прошло заседание,
на котором архимандрит Новодевичий и Стародевичий
предал анафеме Андрея Макаревича
за его старую песню про снег.
Все шестьсот шестьдесят шесть человек
проголосовали за запрет выступлений певца.
Второй заместитель второго лица
рассказал журналистам по секрету,
что судя по белому цвету
имеющегося в интернете изображения,
снег — акция белоленточного движения
так называемой либеральной интеллигенции.
А кончилось тем, что президент на какой-то конференции
признался, что действительно наступает зима.
Что было расценено как проявление ума,
политической силы и свободы слова.
Новостями о выпадении снежного покрова
наполнился каждый канал и портал.
Президент снова всех переиграл!
© Леонид Каганов
Юлия Царь
Рас-стояние: версты, мили... Нас рас-ставили, рас-садили, Чтобы тихо себя вели По двум разным концам земли. Рас-стояние: версты, дали... Нас расклеили, распаяли, В две руки развели, распяв, И не знали, что это - сплав Вдохновений и сухожилий... Не рассорили - рассорили, Расслоили... Стена да ров. Расселили нас, как орлов- Заговорщиков: версты, дали... Не расстроили - растеряли. По трущобам земных широт Рассовали нас, как сирот. Который уж, ну который - март?! Разбили нас - как колоду карт!
Снова Саша Кладбище читать дальшеРазные в людях пылают огни.
В этом – гнилушка, что тлеет в тени,
Этот – как будто взрывается мина,
Та – словно мягкий уют у камина,
Эта – пожар ненасытный лесной,
Этот – костёр на закате весной.
Искра кресала и пламень свечи,
Луч, прорезающий небо в ночи,
Светоч, пожарище, пироманьяк,
Фейский фонарь, путеводный маяк,
Пламя в горниле царя-под-горой,
Джек-огонёк на трясине сырой,
Вечный огонь среди мраморных плит,
Этот согреет – тот испепелит!
Ты – мой камин, и пожар, и костёр,
Звёздный покров надо мной распростер.
В черной холодной немой глубине
Свет для кого-то зажженный в окне,
Солнечный зайчик, святая свеча,
Камень, нагретый до горяча,
Луч, что указывал путь кораблю…
Знаешь, как сильно тебя я люблю?
Не_Сергей Письмо в никудаКак ты там? Я сварил тебе кофе.
Знаешь, можно скучать, не жалея,
И, косясь на твой острый профиль,
За движеньем следить, хмелея.
Хочешь сыр с итальянским печеньем?
Хочешь сливок и сахара в чашку?
Хочешь взгляд под двойным значеньем
И кораблик с газеты вчерашней?
Как ты спишь под чужою рукою?
Снятся сны или чёрным провалом?
Потереться б небритой щекою
О браслет на запястии правом.
Знаешь, я то ведь тоже скучаю
По возможности просто услышать.
Веришь, звёзды ночами считаю,
Чтоб не слышать, как ты во мне дышишь?
Как ты там? Я всегда беспокоюсь.
Всё питаешься чем придётся?
Слушай, я тут задумал повесть,
Вроде взяться уже неймётся,
Да не пишется вот, и баста.
Будто сердце кусочек отмер.
Хотя вру, нацарапал сказку.
Фейс держу, как заправский джокер.
А ещё я с тобой общаюсь...
Ну и что, что тебе не слышно?
Иногда я во сне встречаюсь
С твоей тенью на старой крыше.
Пьём вино, о тебе ни слова,
Молча пялимся в неизбежность.
Знаешь, тень не совсем здорова -
У неё воспалённая нежность.
Что ещё? Да как-то всё тихо.
Не сказать чтоб совсем убиться,
Но себя ощущаю психом
И борюсь с желаньем напиться.
Лучше б тошно рвало тобою,
Чем вот так в болевой средине
На сердечный стук с перебоем
Капать дозу валокордина.
Как ты там? Говорят, неплохо.
И получше, чем я, возможно.
У меня два цветка засохло.
Как у них, у цветов, всё сложно...
А ещё я опять обжогся,
Предстасляешь? И снова сдуру.
Хорошо, целиком не спёкся.
Вот за что мне такая натура?
Кстати, да, я сварил тебе кофе.
Он, наверно, уже холодный.
Новый было б сварить неплохо...
Или, может быть, ты голодный?
Ты же ешь, что под ноги прыгнет...
Слушай, я не читал, но слышал,
Ты опять слил финал? Обидно.
Потерял интерес и вышел?
Впрочем, что я ворчу? Ты знаешь,
Я прекрасно же всё понимаю
И не думаю, что играешь,
Чьим-то глупым советам внимая.
Знаю эту твою "решимость"...
Как ты там? Не совсем хреново?
Знаешь, мне накануне снилось,
Что тебе выпадает дорога.
Как ты там с интересом новым?
Ну, хоть он то тебя понимает?
У меня целый день бестолковый,
Снова чуть не отрезал палец.
А вообще, не поверишь, слушай,
Это даже смешно, пожалуй,
Мне твоей не хватает дружбы.
Представляешь? Такая малость...
Только "малость" недостижима.
И зачем ты меня тревожил?
Выцарапывал из зажима,
Вынимал из брони и кожи?
А! Что даст теперь пониманье
Нам того, что вершилось свыше...
У меня сегодня свиданье
С твоей тенью на старой крыше
Автор - Марина Шершнева:
А он появляется: "Зай - говорит, - привет!
Прости - повторяет, - я так без тебя устал...
Смотри - говорит, - я старик, измождён и сед ,
Три года из жизни оборваны, как с куста.
А я - говорит, - не дышу без тебя, не сплю,
Ночами холодными вою до хрипоты...
А мне, дураку, без тебя хоть башкой в петлю,
Не знал я, что сон мой и воздух мой - это ты.
Я долго себя убеждал, что со мной нельзя,
Что счастье земное мне вовсе не суждено,
Но понял однажды, по лентам дорог скользя,
Где рай. И теперь мне решительно все равно...
А я - говорит, - столько бед тебе приносил,
Я так виноват, я чудовище, я подлец...
Но зверем подбитым приполз из последних сил.
Спасай меня, девочка, мне без тебя конец..."
Он курит одну за одной, выпускает дым,
Берёт ее за руку: " Славная, как ты там?"
Она, улыбаясь: "Живу... завела кота,
Сменила прическу, танцую по выходным...
Ты хочешь узнать, как я выжила, как смогла,
Как сердце сшивала из тысячи лоскутков,
Как жгла меня память, тягучая, как смола...?
А впрочем, не важно, как было... Теперь легко."
Она отрешённо считает до десяти,
И что-то в груди разрывается, как тротил.
"Пойми - говорит, - я бы рада тебя спасти,
Но ты же, родной, года три, как меня убил..."
Пишет РазноглазаЯ:
Вместо итогов года
В праздники плачут придурки, как я и ты,
битые жизнью поклонники простоты,
те, кто не ждет чудес в новый год и щас,
те, кто упорно не думает о вещах
больше, чем отпуска или распродажи...
...те, кто болит внутри без нажима даже.
В праздники плачут придурки, как ты и я,
пьяные с мая искатели небытия,
те, кто о новостях исключительно матом,
те, кто не расставался бы с автоматом,
зная, что обязательно ждет в конце
тех, кто на жизнь глядел только сквозь прицел.
В праздники плачут придурки, кому за двадцать,
те, кто успел основательно заебаться,
те, кто привык объяснять как глухой стене,
те, для кого первый тост - это "Нет войне!"...
...те, кто смеется назло остальным невзгодам.
Девочки-мальчики, здравствуйте. С новым годом.
В праздники плачут придурки, как я и ты,
битые жизнью поклонники простоты,
те, кто не ждет чудес в новый год и щас,
те, кто упорно не думает о вещах
больше, чем отпуска или распродажи...
...те, кто болит внутри без нажима даже.
В праздники плачут придурки, как ты и я,
пьяные с мая искатели небытия,
те, кто о новостях исключительно матом,
те, кто не расставался бы с автоматом,
зная, что обязательно ждет в конце
тех, кто на жизнь глядел только сквозь прицел.
В праздники плачут придурки, кому за двадцать,
те, кто успел основательно заебаться,
те, кто привык объяснять как глухой стене,
те, для кого первый тост - это "Нет войне!"...
...те, кто смеется назло остальным невзгодам.
Девочки-мальчики, здравствуйте. С новым годом.