- Я считаю, что любовь бывает, - сказал он наконец. – Но так редко, что не стоит придираться к тем, кто её испытывает.
День 5
"Исключение из правил" Vitce Безумие какое-то. Такао почти скулит, его бедра дергаются, но Мидорима прижимает их рукой, сгибает пальцы внутри него — уже почти свободно. Латекс плотный, скрипучий, но Мидорима чувствует каждый изгиб внутри его тела, чувствует под подушечками плотное. Член во рту вздрагивает. На язык сползает капля густой соленой смазки, растекается, когда Мидорима вылизывает отверстие на головке, давит на него, ловит еще одну каплю. Такао шарит по его плечам, цепляется, царапая кожу ногтями, зарывается пальцами в волосы, тянет вниз, тяжело накрывает затылок. Подчиняясь этому требовательному движению, Мидорима опускает голову, а потом снова отстраняется. Он облизывает член, ведет языком вдоль уздечки. Если прижать губами выступающую вену, можно ощутить, как захлебывается, частит пульс. Пальцы толкаются в задницу Такао, и по волнам короткой лихорадочной дрожи, по захлебывающимся стонам Мидорима безошибочно понимает, что вот теперь-то точно делает все правильно. Говорить Такао не может, только выдыхает какие-то надломленно-болезненные «Еще!» и «Шин-чан!» сквозь перехваченное горло. Да что там, он и дышит-то через раз. Мидорима отстраняется, член Такао с влажным звуком прижимается к животу, и пропихивает в растянутый анус сразу три пальца почти до костяшек. Мышцы плотно обхватывают их. Раздраженно красные, влажные и блестящие, они кажутся еще темнее на фоне белого латекса. Такао только хрипит. Его пальцы скребут по кровати, комкают покрывало, а потом Такао вскидывает руку и кусает ребро ладони. — Теперь хорошо? — спрашивает Мидорима. Сам он готов кончить от одного этого зрелища. Его член весь мокрый от смазки, капля или две падает на колено Такао. — Да, о да, — Такао ведет ладонью по лицу, пытается стереть пот, заливающий глаза, но пальцы не слушаются.Мидорима снова гладит его изнутри, и он высоко и гулко вскрикивает, не успев зажать рот. Из отверстия на головке его члена тянется тонкая ниточка смазки и белесого секрета предстательной железы. Мидорима читал об этом много, чертовски много, но нихрена теперь не помнит, у него голова-колокол, багровый звон катается в пустом черепе от уха к уху. — Я же сказал, что ты кончишь от одних только пальцев, вот что, — говорит Мидорима, глотая вязкую слюну. — Я еще не... о боже, боже, боже, Шин-чан! Это с ума сойти просто, это так... очуметь, я даже не думал... какие у тебя горячие пальцы, — Такао подается навстречу, сгибается и даже — о, черт! — подхватывает себя под ягодицы, раздвигая их пальцами. Теперь Мидорима отлично видит, что делает, видит раскрытый анус, поджавшиеся яички, темные волоски вокруг них. Пальцы Такао лихорадочно сжимаются, оставляя на заднице красные пятна. — Как же я хочу тебя! Я говорил тебе, я точно говорил тебе. — Говорил, — соглашается Мидорима, нависая над ним, пот заливает глаза, капает с кончика носа на живот Такао. Он такой горячий, нестерпимо горячий, воздух вокруг него рябит. — Скажу еще. Еще! — Мидорима не знает, обещание это или просьба. Он сгибает пальцы, давит на простату сильнее, и Такао кричит в ладонь, его член вздрагивает, сперма выплескивается коротким толчком. И еще. И еще. Каждый раз, когда Мидорима вбивает пальцы внутрь. Кажется, это длится бесконечно, сперма уже не брызгает, лениво вытекает крупными белыми каплями, набухает и сползает по головке на живот.